Неточные совпадения
Раскольников вышел. Он еще мог расслышать, как по
выходе его начался вдруг оживленный разговор, в котором слышнее всех отдавался вопросительный голос Никодима Фомича…
На улице он совсем очнулся.
В двери главного
выхода отворилась калитка, и, переступив через порог калитки
на двор, солдаты с арестанткой вышли из ограды и пошли городом посередине мощеных
улиц.
А то представитель конкурса, узнав об отлучке должника из долгового отделения, разыскивает его дома, врывается, иногда ночью, в семейную обстановку и
на глазах жены и детей вместе с полицией сам везет его в долговое отделение. Ловили должников
на улицах, в трактирах, в гостях, даже при
выходе из церкви!
На Тверской, против Брюсовского переулка, в семидесятые и в начале восьмидесятых годов, почти рядом с генерал-губернаторским дворцом, стоял большой дом Олсуфьева — четырехэтажный, с подвальными этажами, где помещались лавки и винный погреб. И лавки и погребок имели два
выхода:
на улицу и во двор — и торговали
на два раствора.
Устав окончательно скрутил студенчество. Пошли петиции, были сходки, но все это не выходило из университетских стен. «Московские ведомости», правительственная газета, поддерживавшая реакцию, обрушились
на студентов рядом статей в защиту нового устава, и первый
выход студентов
на улицу был вызван этой газетой.
В это время
на противоположной стороне из директорского дома показалась фигура Антоновича. Поклонившись провожавшему его до
выхода директору, он перешел через
улицу и пошел несколько впереди нас.
Максим
на своих костылях и рядом с ним Петр об руку с Иохимом тихо двигались вдоль
улицы, которая вела к
выходу в поле.
Солдаты обогнали ее, она остановилась, оглянулась. В конце
улицы редкою цепью стояли они же, солдаты, заграждая
выход на площадь. Площадь была пуста. Впереди тоже качались серые фигуры, медленно двигаясь
на людей…
В конце
улицы, — видела мать, — закрывая
выход на площадь, стояла серая стена однообразных людей без лиц. Над плечом у каждого из них холодно и тонко блестели острые полоски штыков. И от этой стены, молчаливой, неподвижной,
на рабочих веяло холодом, он упирался в грудь матери и проникал ей в сердце.
Прошли через
улицу и вошли в другую, которая показалась приезжим какой-то пещерой. Дома темные, высокие,
выходы из них узкие, да еще в половину домов поверх
улицы сделана
на столбах настилка, загородившая небо…
Но опьянение, испытываемое людьми при таких явлениях, как парады,
выходы, церковные торжества, коронации, суть состояния временные и острые, но есть другие — хронические, постоянные состояния опьянения, которые одинаково испытывают и люди, имеющие какую бы то ни было власть, от власти царя до полицейского, стоящего
на улице, и люди, подчиняющиеся власти и находящиеся в состоянии опьянения подобострастием, для оправдания этого своего состояния всегда приписывающие, как это проявлялось и проявляется у всех рабов, наибольшее значение и достоинство тем, кому они повинуются.
В день бенефиса Тамара едет утром
на вокзал, встречает Райчеву, везет ее в лучшую гостиницу по людным
улицам. Артистку узнают, видят, говорят о ней, и около театральной кассы толпится народ. К вечеру — аншлаг. При первом
выходе бенефицианта встречают аплодисментами и полным молчанием после каждого акта и лучших монологов Гамлета. Тепло встретили Офелию, красавицу С. Г. Бороздину, дочь известного артиста Г. И. Григорьева. Она только одна пока удостоилась аплодисментов и бисировала песнь Офелии.
Совершенно свежий и трезвый, я вышел
на улицу с твердым намерением идти
на все четыре стороны, как при самом
выходе,
на крыльце, меня застиг Прокоп.
— Боже мой! Ведь даже нельзя представить себе всех последствий… — Профессор с презрением ткнул левую калошу, которая раздражала его, не желая налезать
на правую, и пошел к
выходу в одной калоше. Тут же он потерял носовой платок и вышел, хлопнув тяжелою дверью.
На крыльце он долго искал в карманах спичек, хлопая себя по бокам, не нашел и тронулся по
улице с незажженной папиросой во рту.
Что и говорить!
Воскресла вся земля! Царю недаром
От всех любовь. Такого ликованья,
Я чай, Москва отроду не видала!
Насилу я проехал чрез толпу;
На двадцать верст кругом запружены
Дороги все; народ со всех концов
Валит к Москве; все
улицы полны,
И все дома, от гребней до завалин,
Стоят в цветах и в зелени! Я думал:
Авось к царю до
выхода проеду!
Куды! Я чай, от валу до Кремля
Часа четыре пробирался. Там
Услышал я: в соборе царь Борис —
Венчается!
Спустя час после всей этой тревоги дверь каморки растворилась, и показался Герасим.
На нем был праздничный кафтан; он вел Муму
на веревочке. Ерошка посторонился и дал ему пройти. Герасим направился к воротам. Мальчишки и все бывшие
на дворе проводили его глазами молча. Он даже не обернулся, шапку надел только
на улице. Гаврило послал вслед за ним того же Ерошку, в качестве наблюдателя. Ерошка увидал издали, что он вошел в трактир вместе с собакой, и стал дожидаться его
выхода.
Между тем в Колокольной заблистали медные каски пожарных, появились отряды городовых с револьверами, жандармов с саблями и рота стрелкового батальона, которая была остановлена
на пути своем в крепость, куда шла для занятия караулов. Отряды эти загородили
выход из
улицы со стороны Владимирской.
Наконец он встал уходить. Александра Михайловна проводила его до
выхода, воротилась и села к окну. Смутные мысли тупо шевелились в мозгу. Она не старалась их поймать и с угрюмою, бездумною сосредоточенностью смотрела в окно. Темнело. В комнату сходились жильцы, за перегородкою пьяные водопроводчики играли
на гармонике. Александра Михайловна надела
на голову платочек и вышла
на улицу.
Она жила теперь
на отдельной квартире, но Ляхов не оставлял ее в покое. Он поджидал ее при
выходе из мастерской, подстерегал
на улице и требовал, чтоб она снова шла жить к нему. Однажды он даже ворвался пьяным в ее квартиру и избил бы Катерину Андреевну насмерть, если бы квартирный хозяин не позвал дворника и не отправил Ляхова в участок. Катерина Андреевна со страхом покидала свою квартиру и в мастерскую ходила каждый раз по разным
улицам.
На улице, при
выходе из здания суда, ее ждали жандармы и хотели арестовать.
В воротах, при
выходе его
на улицу, прошмыгнул кто-то мимо него в военной шинели и в фуражке солдатского покроя и взошел
на крыльцо станционного дома.
Горбун не ошибся. Граф был в кондитерской. Горбун вышел снова
на улицу и стал терпеливо дожидаться
выхода его сиятельства, прохаживаясь то по той, то по другой стороне
улицы.